saniterni den

 

pushkinskaya karta bileti

 


Продолжая знакомиться с творчеством Н.М. Карамзина, мы предлагаем вашему вниманию его историческую повесть «Марфа-посадница или Покорение Новагорода».

В одновременно писавшейся с «Рыцарем нашего времени» повести «Марфа-посадница или покорение Новагорода» (повесть была напечатана в 1803 году) Карамзин задумывается над важнейшим политическим вопросом: какая форма государственного правления предпочтительнее – монархия или республика? К моменту написания повести Карамзин – сложившийся литератор и журналист. Позади – путешествие по Европе, где он был свидетелем событий Великой французской революции, в Северной Америке в то время создавались Соединённые Штаты, в России в 1801 году закончилось царствование Павла I, начиналась эпоха нового монарха – Алекcандра I, от которого ждали перемен в будущем, впереди были ещё войны с Наполеоном, которые требовали от России единства народа и монарха во имя свободы Отечества.

В «Марфе-посаднице» Карамзин обращается к глубокой древности – к одному из самых драматических эпизодов истории вольного русского города Новгорода – присоединении его к Московскому княжеству. Но мысли, владевшие Карамзиным, были остро современны. Идея свободы, верного государственного устройства России владела тогда русскими вольнодумцами. История Новгорода, управляемого выборными посадниками, была для того времени символом неподкупной вольности и свободы от порабощения. «Вольность и Марфа одно знаменовали в великом граде» – пишет Карамзин. Но не случайно Карамзин предварил «Марфу-посадницу» небольшим предисловием, в котором он называет себя не автором, а лишь издателем повести, безвестным новгородцем, современником изображённых событий. Карамзин-историк мыслит гораздо глубже. Свободой можно и обжечься – предупреждает Карамзин. Свобода в его понимании – это не разобщение, а объединение сил, во имя державного могущества.

Итак, читаем повесть…

Музыка

В наших летописях мало подробностей сего великого происшествия, но случай доставил мне в руки старинный манускрипт, который сообщаю здесь любителям истории и сказок, исправив только слог его, темный и невразу­мительный. Думаю, что это писано одним из знатных новогородцев, переселенных великим князем Иоанном Васильевичем в другие города. Все главные происшест­вия согласны с историею. И летописи и старинные песни отдают справедливость великому уму, Марфы Борецкой, сей чудной женщины, которая умела овладеть народом и хоте­ла (весьма некстати!) быть Катоном своей республики.

КНИГА  ПЕРВАЯ

Раздался звук вечевого колокола, и вздрогнули серд­ца в Новегороде.

«… князь московский прислал в Великий Новгород своего боярина, который желает всенародно объявить его требования... Посадник сходит – и боярин Иоаннов яв­ляется на Вадимовом месте, с видом гордым, препоясан­ный мечом и в латах. То был воевода, князь Холмский, муж благоразумный и твердый — правая рука Иоаннова».

«Граждане новогородские! — вещает он.— Князь Мо­сковский и всея России говорит с вами — внимайте! Народы дикие любят независимость, народы мудрые любят порядок, а нет порядка без власти самодержав­ной. Ваши предки хотели править сами собой и были жертвою лютых соседов или еще лютейших внутренних междоусобий… Новогородцы, быв всегда старшими сынами России, вдруг отделились от братий своих; быв верными поддан­ными князей, ныне смеются над их властию... и в какие времена? О стыд имени русского! Родство и дружба по­знаются в напастях, любовь к отечеству также...

Явились варвары бесчисленные…Храбрые славяне, изумленные их явлением, сражаются и гибнут, земля русская обагряется кровью русских, города и села пылают, гремят цепи на девах и старцах,.. Что ж делают новогородцы? Спешат ли на помощь к братьям свои... Нет! Русские и новогородцы не уз­нают друг друга!

Отчего же такая перемена в сердцах ваших? Как древнее племя славянское могло забыть кровь свою?..

Вольность!.. Но вы также рабствуете. Скоро, скоро вы соберетесь на звук вечевого колокола, и над­менный поляк скажет вам на лобном месте: «Вы — рабы мои!» Но бог и великий Иоанн еще о вас пекутся.

Новогородцы! Земля русская воскресает.

… Иоанн, избранный богом, не опустит державной руки своей, доколе не сокрушит вра­гов и не смешает их праха с земною перстию. Димит­рий, поразив Мамая, не освободил России; Иоанн все предвидит, и, зная, что разделение государства было ви­ною бедствий его, он уже соединил все княжества под своею державою и признан властелином земли русской.

Но радость его не будет совершенна, доколе Новго­род, древний, Великий Новгород, не возвратится под сень отечества.

Народ и граждане!..

Или — внимайте его по­следнему слову — или храброе воинство, готовое сокру­шить татар, в грозном ополчении явится прежде глазам вашим да усмирит мятежников!.. Мир или война? Ответ­ствуйте!»

С сим словом боярин Иоаннов надел шлем и сошел с лобного места.

Музыка

Еще продолжается молчание. Чиновники и граждане в изумлении. Вдруг колеблются толпы народные, и гром­ко раздаются восклицания: «Марфа! Марфа!» Она всхо­дит на железные ступени, тихо и величаво; взирает на бесчисленное собрание граждан и безмолвствует... Важ­ность и скорбь видны на бледном лице ее... Но скоро осененный горестию взор блеснул огнем вдохновения, бледное лицо покрылось румянцем, и Марфа вещала: «… сердце мое любит славу отечества и благо сограждан, что ска­жу истину народу новогородскому и готова запечатлеть ее моею кровию. Жена дерзает говорить на вече, но пред­ки мои были друзья Вадимовы, я родилась в стане воин­ском под звуком оружия, отец, супруг мой погибли, сражаясь за Новгород. Вот право мое быть защитницею вольности! Оно куплено ценою моего счастия...

Когда Вели­кая Империя, как ветхое здание, сокрушалась под силь­ными ударами диких героев севера, когда готфы, ванда­лы, эрулы и другие племена скифские искали везде добы­чи, жили убийствами и грабежом, тогда славяне имели уже селения и города, обрабатывали землю, наслажда­лись приятными искусствами мирной жизни, но все еще любили независимость…

Правда, с течением времен родились в душах новые страсти, обычаи древние, спасительные забывались, и неопытная юность презирала мудрые советы старцев; то­гда славяне призвали к себе знаменитых храбростию князей варяжских... Но когда Рюрик захотел самовольно властво­вать, гордость славянская ужаснулась своей неосторож­ности, и Вадим Храбрый звал его пред суд народа…

Здесь провел юность свою Владимир, здесь, среди примеров народа великодушного, образовался великий дух его, здесь муд­рая беседа старцев наших возбудила в нем желание во­просить все народы земные о таинствах веры их, да от­кроется истина ко благу людей; и когда, убежденный в святости христианства, он принял его от греков, ново­городцы, разумнее других племен славянских, изъявили и более ревности к новой истинной вере…

Князь московский укоряет тебя, Новгород, самым тво­им благоденствием… чужеземные гости ищут дружбы нашей, удивляются славе великого града, красоте его зданий, общему избытку граждан и, возвратись в страну свою, говорят: «Мы видели Новгород, и ничего подобного ему не видали!»

…Не мы, о россияне несчастные, но всегда любезные нам братья! не мы, но вы нас оставили, когда пали на колена пред гордым ханом и требовали цепей для спа­сения поносной жизни, когда свирепый Батый, видя сво­боду единого Новаграда, как яростный лев, устремился растерзать его смелых граждан…

Иоанн желает повелевать великим градом: не удиви­тельно! он собственными глазами видел славу и богатст­во его. Но все народы земные и будущие столетия не пре­стали бы дивиться, если бы мы захотели ему повино­ваться. Какими надеждами он может обольстить нас? Одни несчастные легковерны; одни несчастные желают перемен — но мы благоденствуем и свободны! благоден­ствуем оттого, что свободны!..

Да будет велик Иоанн, но да будет велик и Новгород! Да славится князь Москов­ский истреблением врагов христианства, а не друзей и не братий земли русской, которыми она еще славится в мире!

… знай, о Новгород, что с утратою вольности иссох­нет и самый источник твоего богатства: она оживляет трудолюбие, изощряет серпы и златит нивы, она привле­кает иностранцев в наши стены, с сокровищами торговли, она же окрыляет суда новогородские, когда они с бога­тым грузом по волнам несутся...»

Музыка

Марфа, стоя на Вадимовом месте, веселится действием ее речи. Чтобы еще более воспалить умы, она показывает цепь, гремит ею в руке своей и бросает на землю: народ в исступле­нии гнева попирает оковы ногами, взывая: «Новгород — государь наш! Война, война Иоанну!»

Марфа вздохнула свободно. Видя ужасный мятеж на­рода,… сия величавая жена подъемлет руки к небу, и слезы текут из глаз ее. «О тень моего супру­га!— тихо вещает она с умилением.— Я исполнила клят­ву свою! Жребий брошен: да будет, что угодно судьбе!..» Она сходит с Вадимова места.

Вдруг раздается треск и гром на великой площади... Земля колеблется под ногами... Набат и шум народный умолкают... Все в изумлении. Густое облако пыли закры­вает от глаз дом Ярослава и лобное место... Сильный порыв ветра разносит наконец густую мглу, и все с ужасом видят, что высокая башня Ярослава, новое гордое здание народного богатства, пала с вечевым коло­колом и дымится в своих развалинах... Пораженные сим явлением, граждане безмолвствуют... Скоро тишина пре­рывается голосом — внятным, но подобным глухому сто­ну, как будто бы исходящему из глубокой пещеры: «О Новгород! Так падет слава твоя! Так исчезнет твое величие!..» Сердца ужаснулись. Взоры устремились на одно место, но след голоса исчез в воздухе вместе с словами: напрасно искали, напрасно хотели знать, кто произнес их…

Между тем настала бурная ночь. Засветились факе­лы; сильный ветер беспрестанно задувал их, беспрестан­но надлежало приносить огонь из домов соседственных. Но тысячские и бояре ревностно трудились с граждана­ми: отрыли вечевой колокол и повесили на другой башне. Народ хотел слышать священный и любезный звон его — услышал и казался покойным. Степенный посадник рас­пустил вече. Толпы редели. Еще друзья и ближние оста­навливались на площади и на улицах говорить между со­бою, но скоро настала всеобщая тишина, подобно как море после бури, и самые огни в домах (где жены но­вогородские с беспокойным любопытством ожидали от­цов, супругов и детей) один за другим погасли.

музыка

КНИГА  ВТОРАЯ

В густоте дремучего леса, на берегу великого озера Ильменя, жил мудрый и благочестивый отшельник Фео­досии, дед Марфы-посадницы, некогда знатнейший из бояр новогородских. Он семьдесят лет служил отечеству мечом, советом, добродетелию и наконец захотел слу­жить богу единому в тишине пустыни…

Уже давно он жил в пустыне, и только два раза в год могла приходить к нему Марфа, беседовать с ним о судьбе Новагорода или о радостях и печалях ее сердца… Она известила его о происшествии.

«Судьба людей и на­родов есть тайна провидения,— ответствует Марфа,— но дела зависят от нас единственно... Серд­ца граждан в руке моей: они не покорятся Иоанну, и ду­ша моя торжествует!..

«Кто ж бу­дет главою войска и щитом Новаграда?» — «Сей юно­ша!» — ответствует посадница, указав на Мирослава... Он снял пернатый шлем с головы своей; заря вечерняя и блеск молнии освещали величественную красоту его. Феодосии смотрел с удивлением на юношу.

«Никто не знает его родителей,— говорила Марфа,— он был найден в пеленах на железных ступенях Вадимова места и воспитан в училище Ярослава, рано удив­лял старцев своею мудростию на вечах, а витязей — храбростию в битвах…Он — сирота в мире, но бог любит сирых, а Новгород — великодушных. Их име­нем ставлю юношу на степень величия, их именем вру­чаю ему судьбу всего, что для меня драгоценнее в свете: вольности и Ксении!  

Благослови, муж святой и добродетельный, волю нежной матери, которая более Ксении любит одно отечество! Сей союз достоин твоей правнуки: он заключается в день ре­шительный для Новаграда и соединяет ее жребий с его жребием…»

Феодосии обнял юношу, называя его сыном своим. Они вошли в хижину, где горела лампада. Старец дрожа­щею рукою снял булатный меч, на стене висевший, и, вру­чая его Мирославу, сказал: «Вот последний остаток мир­ской славы в жилище отшельника! Я хотел сохранить его до гроба, но отдаю тебе: Ратьмир, предок мой, изобразил на нем златыми буквами слова: «Никогда врагу не достанется»…» Мирослав взял сей древний меч с благоговение и гордо ответствовал: «Исполню условие!» Марфа долго ещё говорила с мудрым Феодосием о силах князя московского, о верных и неверных союзниках Новаграда и сказала наконец юноше: «Возвратимся, буря утихла. Народ покоится в великом граде, но для сердца моего уже нет спокойствия!».

Музыка

Восходящее солнце озарило первыми лучами своими на лобном месте посадницу, окруженную народом. Она держала за руку Мирослава и говорила: «Народ! Сей ви­тязь есть небесный дар великому граду… Он питомец оте­чества, и сердце его сильно бьется при имени свободы. Вам известны подвиги Мирославской храбрости... (Марфа с жаром и красноречием описала их.) Сограждане! — ска­зала она в заключение.— Кого более всех должен ненави­деть князь московский, тому более всех вы можете верить: я признаю Мирослава достойным вождем новогородским!.. Самая цветущая молодость его вселяет в меня надежду: счастие ласкает юность!..» Народ поднял вверх руки: Ми­рослав был избран!.. Бояре и люди житые осенили его своими знаменами…

Марфа от имени Новаграда написала убедительное и трогательное письмо к союзной Псковской республике. «Отцы наши,— говорила она,— жили всегда в мире и дружбе; у них было одно бедствие и счастие, ибо они одно любили и ненавидели. Братья по крови славянской и вере православной, они назывались братьями и по духу народ­ному…»

Трубы и литавры возвестили на Великой площади яв­ление гостей иностранных. Музыканты, в шелковых крас­ных мантиях, шли впереди, за ними граждане десяти воль­ных городов немецких, по два в ряд, все в богатой одеж­де, и несли в руках, на серебряных блюдах, златые слит­ки и камни драгоценные. Народ с живейшею благодарностию принял такие знаки дружеского усердия. Сам Мирослав роздал оружие гостям чужеземным, которые желали составить особенный легион; Марфа назва­ла его дружиною великодушных, и граждане общим вос­клицанием подтвердили сие имя.

Музыка

Уже среди шумных воинских приготовлений день скло­нялся к вечеру — и юная Ксения, сидя под окном своего девического терема, с любопытством смотрела на движения народные: они казались чуждыми ее спокойному, кроткому сердцу!.. Воспитанная в простоте древних славянских нравов, Ксения умела наслаждаться только одною своею ангель­скою непорочностию и ничего более не желала; никакое тайное движение сердца не давало ей чувствовать, что есть на свете другое счастие. Если иногда светлый взор ее не­чаянно устремлялся на юношей новогородских, то она краснелась, не зная причины: стыдливость есть тайна не­винности и добродетели. Любить мать и свято исполнять ее волю, любить братьев и милыми ласками доказывать им свою нежность было единственною потребностию сей крот­кой души. Но судьба неисповедимая захотела ввергнуть ее в мятеж страстей человеческих; прелестная, как роза, по­гибнет в буре, но с твердостию и великодушием: она была славянка!..

Отворяется дверь уединенного терема, и служанки вхо­дят с богатым нарядом: подают Ксении одежду алую, оже­релье жемчужное, серьги изумрудные, произносят имя матери ее, и дочь, всегда послушная, спешит нарядиться, не зная для чего. Скоро приходит Марфа, смотрит на Ксе­нию, смягчается душою и дает волю слезам материнской горячности... Может быть, тайное предчувствие в сию ми­нуту омрачило сердце ее…

Долго не может она говорить, прижимая любезную, спо­койную невинность к пламенной груди своей; наконец ук­репилась силою мужества и сказала: «Радуйся, Ксения! Сей день есть счастливейший в жизни твоей, нежная мать избирает тебе супруга, достойного быть ее сыном!..» Она ведет ее в храм Софийский.

Уже народ сведал о сем знаменитом браке, изъявлял радость свою и шумными толпами провожал Ксению, изум­ленную, встревоженную столь внезапною переменою судь­бы своей... Так юная горлица, воспитанная под крылом матери, вдруг видит мирное гнездо свое, разрушенное вих­рем, и сама несется им в неизвестное пространство; на­прасно хотела бы она слабым усилием нежных крыльев своих противиться стремлению бури... Уже Ксения стоит пред олтарем подле юноши, уже совершается обряд тор­жественный, уже она — супруга, но еще не взглянула на того, кто должен быть отныне властелином судьбы ее.

Она (Марфа) вышла из храма с детьми своими. Чиновники не дерзали следовать за нею, и народ дал новобрачным дорогу, жены знаменитые усыпали ее цветами до самых ворот посадницы. Мирослав вел нежную, томную Ксению (и Новгород никогда еще не видал столь прелестной че­ты) — впереди Марфа — за нею два сына ее… Граждане забыли опасность и войну, веселие сия­ло на лицах, и всякий отец, смотря на величественного юношу, гордился им, как сыном своим, и всякая мать, видя Ксению, хвалилась ею, как милою своею дочерью. Марфа веселилась усердием народным: облако всегдашней задумчивости исчезло в глазах ее, она взирала на всех с улыбкою приветливой благодарности.

С самой кончины Исаака Борецкого дом его представ­лял уныние и пустоту горести: теперь он снова украшается коврами драгоценными и богатыми тканями немецкими, везде зажигаются светильники серебряные, и верные слу­ги Борецких радостными толпами встречают новобрачных.

Марфа садится за стол с детьми своими; ласкает их, це­лует Ксению и всю душу свою изливает в искренних раз­говорах. Никогда милая дочь ее не казалась ей столь лю­безною. «Ксения! — говорит она.— Нежное, кроткое сердце твое узнает теперь новое счастие, любовь супружескую, которой все другие чувства уступают…

Было время, и вы помните его,— продолжала Марфа,— когда мать ваша жила един­ственно для супруга и семейства в тишине дома своего, боялась шума народного и только в храмы священные хо­дила по стогнам, не знала ни вольности, ни рабства, не зна­ла, повинуясь сладкому закону любви, что есть другие за­коны в свете, от которых зависит счастие и бедствие лю­дей… Кто ныне узна­ет мать вашу? Некогда робкая, боязливая, уединенная, с смелою твердостию председает теперь в совете старейшин, является на лобном месте среди народа многочисленно­го, велит умолкнуть тысячам, говорит на вече, волнует на­род, как море, требует войны и кровопролития — та, кото­рую прежде одно имя их ужасало!.. Что ж действует в душе моей? Что пременило ее столь чудесно? Какая сила дает мне власть над умами сограждан? Любовь!.. Одна любовь... к отцу вашему, сему герою добродетели, который жил и дышал отечеством!..

Музыка

Она благословила детей и заключилась в уединенном своем тереме, но сон не смыкал глаз ее. В самую глубо­кую полночь Марфа слышит тихий стук у двери, отворяет ее — и входит человек сурового вида, в одежде нерусской, с длинным мечом литовским, с златою на груди звездою, едва наклоняет свою голову, объявляет себя тайным по­слом Казимира и представляет Марфе письмо его. Она с гордою скромностию ответствует: «Жена новогородская не знает Казимира; я не возьму грамоты». Хитрый поляк хва­лит героиню великого града, известную в самых отдален­ных странах, уважаемую царями и народами. Он уподоб­ляет ее великой дочери Краковой и называет новогород­скую Вандою... Марфа внимает ему с равнодушием. По­ляк описывает ей величие своего государя, счастие союзни­ков и бедствие врагов его... Она с гордостию садится. «Ка­зимир великодушно предлагает Новугороду свое заступле­ние,— говорит он,— требуйте, и легионы польские окружат вас своими щитами!..» Марфа задумалась... «Когда же спа­сем вас, тогда...» Посадница быстро взглянула на него... «Тогда благодарные новогородцы должны признать в Ка­зимире своего благотворителя — и властелина, который, без сомнения, не употребит во зло их доверенности...» — «Умолкни!» — грозно восклицает Марфа. Изумленный пылким ее гневом, посол безмолвствует, но, устыдясь ро­бости своей, возвышает голос и хочет доказать необходи­мую гибель Новагорода, если Казимир не защитит его от князя московского... «Лучше погибнуть от руки Иоанновой, нежели спастись от вашей! — с жаром ответствует Марфа…

Посол удалился.

На другой день Новгород представил вместе и грозную деятельность воинского стана, и великолепие народного пиршества, данного Марфою в знак ее семейственной ра­дости. Стук оружия раздавался на стогнах. Везде являлись граждане в шлемах и в латах; старцы сидели на Великой площади и рассказывали о битвах юношам неопытным, ко­торые вокруг их толпились, и еще в первый раз видели на себе доспехи блестящие. В то же время бесчисленные столы накрывались вокруг места Вадимова: ударили в колокол, и граждане сели за них; воины клали подле себя оружие и пировали. Рука изобилия подавала яства. Борецкие уго­щали народ с восточною роскошию. Мирослав и Ксения хо­дили вокруг столов и просили граждан веселиться. Юный полководец ласково говорил с ними, юная супруга его кла­нялась им приветливо. В сей день новогородцы составляли одно семейство: Марфа была его матерью. Она садилась за всяким столом, называла граждан своими гостями любез­ными, служила им, дружески беседовала с ними, хотела казаться равною со всеми и казалась царицею…

Музыка

Скоро гонец возвратился из Пскова и на лобном месте вручил грамоту степенному посаднику. Он читал — и с печальным видом отдал письмо Марфе... «Друзья! — ска­зала она знаменитым гражданам.— Псковитяне, как доб­рые братья, желают Новугороду счастия,— так говорят они,— только дают нам советы, а не войско,— и какие со­веты? Ожидать всего от Иоанновой милости!..» — «Измен­ники!»— воскликнули все граждане. «Недостойные!» — повторяли гости чужеземные. «Отомстим им!» — говорил народ. «Презрением!» — ответствовала Марфа, изорвала письмо и на отрывке его написала ко псковитянам: «Добро­му желанию не верим, советом гнушаемся, а без войска вашего обойтися можем».

Новгород, оставленный союзниками, еще с большею ревностию начал вооружаться. Ежедневно отправлялись гонцы в его области с повелением высылать войско. Жи­тели берегов Невских, великого озера Ильменя, Онеги, Мологи, Ловати, Шелоны один за другими являлись в об­щем стане, в который Мирослав вывел граждан новогород­ских. Усердие, деятельность и воинский разум сего юного полководца удивляли самых опытных витязей. Он встре­чал на коне солнце, составлял легионы, приучал их к стройному шествию, к быстрым движениям и стремитель­ному нападению в присутствии жен новогородских, кото­рые с любопытством и тайным ужасом смотрели на сей образ битвы. Между станом и вратами Московскими воз­вышался холм; туда обращался взор Мирослава, как скоро порыв ветра рассевал облака пыли: там стояла обыкновен­но вместе с матерью прелестная Ксения, уже страстная, чувствительная супруга... Сердце невинное и скромное лю­бит тем пламеннее, когда оно, следуя закону божественно­му и человеческому, навек отдается достойному юноше. Жены славянские издревле славились нежностию. Ксения гордилась Мирославом, когда он блестящим махом меча своего приводил все войско в движение, летал орлом сре­ди полков — восклицал и единым словом останавливал бы­стрые тысячи; но чрез минуту слезы катились из глаз ее. Она спешила отирать их с милою улыбкою, когда мать на нее смотрела. Часто Марфа сходила с высокого холма и в шумном замешательстве терялась между бесчисленными рядами воинов.

Чтение 2

Пришло известие, что Иоанн уже спешит к великому граду с своими храбрыми, опытными легионами…

Мирослав ве­лел войску остановиться на равнине... Марфа явилась посреди его и сказала: «Воины! В последний раз да обратятся глаза ваши на сей град, славный и великолепный: судьба его написана теперь на щитах ваших! Мы встретим вас со слезами ра­дости или отчаяния, прославим героев или устыдимся малодушных. Если возвратитесь с победою, то счастливы и родители и жены новогородские, которые обнимут де­тей и супругов, если возвратитесь побежденные, то будут счастливы сирые, бесчадные и вдовицы!.. Тогда живые позавидуют мертвым! Грядите — не с миром, но с войной для мира! Доны­не бог любил нас, доныне говорили народы: «Кто против бога и великого Новаграда!» Он с вами: грядите!»

Заиграли на трубах и литаврах. Мирослав вырвался из объятий Ксении. Марфа, возложив руки на юношу, ска­зала только: «Исполни мою надежду». Он сел на гордого коня, блеснул мечом — и войско двинулось, громко взы­вая: «Кто против бога и великого Новаграда!»

Знамена развевались, оружие гремело и сверкало, зем­ля стонала от конского топота — и в облаках пыли сокры­лись грозные тысячи…

Еще много жителей осталось в великом граде, но ти­шина, которая в нем царствует по отходе войска, скры­вает число их. Торговая сторона! опустела: уже иност­ранные гости не раскладывают там драгоценных своих товаров для прельщения глаз; огромные хранилища, на­полненные богатством земли русской, затворены; не вид­но никого на месте княжеском, где юноши любили сла­виться искусством и силою в разных играх богатырских — и Новгород, шумный и воинственный за несколько дней пред тем, кажется великою обителию мирного благоче­стия. Все храмы отворены с утра до полуночи; священни­ки не снимают риз, свечи не угасают пред образами, фи­миам беспрестанно курится в кадилах, и молебное пение не умолкает на крылосах, народ толпится в церквах, стар­цы и жены преклоняют колена. Робкое ожидание, страх и надежда волнуют сердца, и люди, встречаясь на стогнах, не видят друг друга… Одни чиновники кажутся спокойными — одна Мар­фа тверда душою, деятельна в совете, словоохотна на Ве­ликой площади среди граждан и весела с домашними. Юная Ксения не уступает матери в знаках наружного спо­койствия, но только не может разлучиться с нею, укреп­ляясь в душе видом ее геройской твердости. Они вместе проводят дни и ночи…

Первый гонец Мирославов нашел их в саду: Ксения поливала цветы — Марфа сидела под ветвями древнего дуба в глубоком размышлении. Мирослав писал, что вой­ско изъявляет жаркую ревность, что все именитые витя­зи уверяют его в дружбе и всех более Димитрий Силь­ный, что Иоанн соединил полки свои с тверскими и при­ближается, что славный воевода московский Василий Образец идет впереди и что Холмский есть главный по князе начальник. Второй гонец привез известие, что новогородцы разбили отряд Иоаннова войска и взяли в плен пятьдесят московских дворян. С третьим Мирослав напи­сал только одно слово: «Сражаемся». Тут сердце Марфы наконец затрепетало: она спешила на Великую площадь, сама ударила в вечевой колокол, объявила гражданам о начале решительной битвы… Солнце восходило... Уже лучи его пылали, но еще не было никакого известия. Народ ожидал в глу­боком молчании и смотрел на посадницу. Уже наступил вечер... И Марфа сказала: «Я вижу облака пыли». Все руки поднялись к небу... Марфа долго не говорила ни слова... Вдруг, закрыв глаза, громко воскликнула: «Ми­рослав убит! Иоанн — победитель!» — и бросилась в объ­ятия к несчастной Ксении.

музыка

КНИГА  ТРЕТИЯ

 

Марфа с высокого места Вадимова увидела рассеян­ные тысячи бегущих и среди них колесницу, осененную знаменами: так издревле возили новогородцы тела убитых вождей своих...

Безмолвие мужей и старцев в великом граде было ужаснее вопля жен малодушных... Скоро посадница ободрилась и велела отпереть врата Московские. Бегле­цы не смели явиться народу и скрывались в домах. Ко­лесница медленно приближалась к Великой площади. Вокруг ее шли, потупив глаза в землю — с горестию, но без стыда,— люди житые и воины чужеземные; кровь запеклась на их оружии; обломанные щиты, обрубленные шлемы показывали следы бесчисленных ударов неприя­тельских. Под сению знамен, над телом вождя, сидел Михаил Храбрый, бледный, окровавленный; ветер разве­вал его черные волосы, и томная глава склонялась ко груди.

Колесница остановилась на Великой площади... Марфа Посадница открыла тело убитого Мирослава... Ксения обливала слезами хладные уста своего друга, но сказала матери: «Будь покойна: я дочь твоя!»

На щитах посадили витязя, от ран ослабшего, но он собрал изнуренные силы, поднял томную голову, оперся на меч свой и вещал твердым голосом: «Народ и граждане! Разбито воинство храброе, убит полководец великий! Небо лишило нас победы — не славы!..Воинство Иоанново было многочисленнее нашего; необо­зримые ряды его теснились на равнине… Тогда, воскликнув громогласно: «Кто против бога и великого Новаграда?», все ряды наши устремились в битву и сразились... На сей равнине затре­щало оружие, и кровь полилась рекою. Я видал битвы, но никогда такой не видывал. Грудь русская была против груди русской, и витязи с обеих сторон хотели доказать, что они славяне. Взаимная злоба братий есть самая ужас­ная!.. Одни сражались за честь, другие за честь и вольность: мы шли вперед!.. за полководцем на­шим, который искал взором Иоанна. Князь московский был окружен знаменитыми витязями; Мирослав рассек сию крепкую ограду — поднял руку — и медлил. Сильный оруженосец Иоаннов ударил его мечом в главу, и шлем распался на части: он хотел повторить удар, но сам Иоанн закрыл Мирослава щитом своим. Опасность вождя удвои­ла наши силы — и скоро главная дружина московская замешалась. Новогородцы воскликнули победу, но в то же мгновение имя Иоанново гремело за нами... Мы с удив­лением обратили взор: князь Холмский с тылу разил левое крыло новогородское... Димитрий изменил согражданам!.. Не исполнил повелений вождя, завел стражу в непроходи­мые блата, не встретил врага и дал ему время окружить наше войско. Мирослав спешил ободрить изумленных шелонцев: он помог им только умереть великодушнее! Герой сражался без шлема, но всякий усердный воин новогородский служил ему щитом. Он увидел Димитрия среди мос­ковской дружины — последним ударом наказал изменни­ка и пал от руки Холмского, но, падая на берегу Шелоны, бросил меч свой в быстрые воды ее...»

Музыка

Тут ослабел голос Михаила, взор помрачился облаком, бледные уста онемели, меч выпал из руки его, он затрепе­тал… и закрыл навеки глаза свои…

«Убиты ли сыны мои?» — спросила Марфа с нетерпе­нием. «Оба»,— ответствовал Александр Знаменитый 1 с горестию. «Хвала небу! — сказала посадница.— Отцы и матери новогородские! Теперь я могу утешать вас!.. Но прежде, о народ, будь строгим, неумолимым судиею и реши судьбу мою!.. Может быть, граждане сожалеют о том, что они не упали на колена пред Иоанном, когда Холмский объявил нам волю его властвовать в Новегороде; может быть, тайно обвиняют меня, что я хотела оживить в сердцах гордость народную!.. Пусть говорят враги мои, и если они докажут, что сердца новогородские не ответствуют моему сердцу, что любовь к свободе есть преступление для гражданки вольного отечества, то я не буду оправдываться, ибо славлюсь моей виною и с радостию кладу голову свою на плаху…»

«Нет, нет! — воскликнул народ в живейшем усер­дии.— Мы хотим умереть с тобою!»

Чиновники поставили стражу и заключились в доме Ярослава для совета с Марфою. Граж­дане толпились на стогнах и боялись войти в домы свои — боялись вопля жен и матерей отчаянных. Утомленные воины не хотели отдохновения, стояли пред Вадимовым местом, облокотись на щиты свои, и говорили: «Побежден­ные не отдыхают!» Ксения молилась над телом Миро­слава…

Уже легионы Иоанновы приближались к великому граду и медленно окружали его: народ с высоких стен смотрел на их грозные движения. Уже белый шатер кня­жеский, златым шаром увенчанный, стоял пред вратами Московскими — и степенный тысячский отправился пос­лом к Иоанну. Новогородцы, готовые умереть за вольность, тайно желали сохранить ее миром. Марфа знала сердца народные, душу великого князя и спокойно ожидала его ответа. Тысячский возвратился с лицом печальным: она велела ему объявить всенародно успех посольства... «Граж­дане! — сказал он. — Ваши мудрые чиновники думали, что князь московский хотя и победитель, но самою победою, трудною и случайною, уверенный в великодушии нового­родском, может еще примириться с нами... «Покорность или гибель мятежникам! – ответствовал Иоанн…»

Марфа предвидела действие: народ в страшном озлоб­лении требовал полководца и битвы… Как Иоанн величием своим одушевлял легионы мо­сковские, так Марфа в Новегороде воспаляла умы и серд­ца. Народ, часто великодушный, нередко слабый, унывал духом, когда новые тысячи приходили в стан княжеский. «Марфа! — говорил он.— Кто наш союзник? Кто поможет великому граду?..» — «Небо,— ответствовала посадни­ца.— Влажная осень наступает, блата, нас окружающие, скоро обратятся в необозримое море, всплывут шатры Иоанновы, и войско его погибнет или удалится». Луч надеж­ды не угасал в сердцах, и новогородцы сражались. Марфа стояла на стене, смотрела на битвы и держала в руке хо­ругвь отечества; иногда, видя отступление новогородцев, она грозно восклицала и махом святой хоругви обращала воинов в битву. Ксения не разлучалась с нею и, видя падение витязей, думала: «Так пал Мирослав любезный!». С того времени одни храбрые юноши заступали место вож­дей новогородских, ибо юность всего отважнее. Никто из них не умирал без славного дела. 

Музыка

При восходе солнца ударили в вечевой колокол. Граждане летели на Великую площадь, и все гла­за устремились на Вадимово место: Марфа и Ксения вели на его железные ступени пустынника Феодосия…

«Отечество любезное! Приими снова в недра свои Феодосия!.. В счастливые дни твои я молился в пустыне, но братья мои гибнут, и мне должно умереть с ними…» – ответствовал старец.

… И Марфа сказала: «О славное торжество любви к отечеству! Старец, которого Новгород уже давно оплакал, как мертвого, воскресает для его служения! Отшельник, который в ти­шине пустыни и земных страстей забыл уже все радости и скорби человека, вспомнил еще обязанности гражданина: оставляет мирную пристань и хочет делить с нами опас­ности времен бурных!.. Возвратился Феодосий: возвратится и благоден­ствие, которым вы некогда под его мудрым правлением наслаждались...»

Новый посадник, следуя древнему обыкновению, дол­жен был угостить народ: Марфа приготовила великолеп­ное пиршество, и граждане еще дерзнули веселиться! Еще дух братства оживил сердца! Они веселились на мо­гилах, ибо каждый из них уже оплакал родителя, сына или брата, убитых на Шелоне и во время осады крово­пролитной. Сие минутное счастливое забвение было по­следним благодеянием судьбы для новогородцев.

Скоро открылось новое бедствие, скоро в великом граде, лишенном всякого сообщения с его областями хле­бородными, житницы народные, знаменитых граждан и гостей чужеземных опустели. Еще несколько времени усер­дие к отечеству терпеливо сносило недостаток: народ едва питался и молчал. Осень наступала, ясная и тихая. Граждане всякое утро спешили на высокие стены и виде­ли — шатры московские, блеск оружия, грозные ряды воинов; все еще думали, что Иоанн удалится, и малейшее движение в его стане казалось им верным знаком отступ­ления... Марфа страдала во глубине души, но еще являлась народу в виде спокойного величия, окруженная символами изобилия и дарами земными: когда ходила по стогнам, многочисленные слуги носили за нею корзины с хлебами; она раздавала их, встречая бледные, изнуренные лица — и народ еще благословлял ее великодушие. Чи­новники день и ночь были в собрании. Уже некоторые из них молчанием изъявляли, что они не одобряют упорства посадницы и Делийского, некоторые даже советовали вой­ти в переговоры с Иоанном, но Делийский грозно подымал руку, столетний Феодосий седыми власами отирал слезы свои, Марфа вступала в храмину совета, и все снова казались твёрдыми…

Музыка

Наконец ужасы глада сильно обнаружились, и страшный вопль, предвестник мятежа, раздался на стогнах. Несчастные матери взывали: «Грудь наша иссохла, она уже не питает младенцев!» Добрые сыны новгородские восклицали: «Мы готовы умереть, но не можем видеть лютой смерти отцов наших!» Борецкая спешила на Вадимово место, указывала на бледное лицо свое, говорила, что она разделяет нужду с братьями новогородскими и что великодушное терпение есть должность их... В первый раз народ не хотел уже вни­мать словам ее, не хотел умолкнуть; с изнурением телес­ных сил и самая душа его ослабела; казалось, что все по­гасло в ней и только одно чувство глада терзало несчаст­ных. Враги посадницы дерзали называть ее жестокою, честолюбивою, бесчеловечною... Она содрогнулась... Тай­ные друзья Иоанновы кричали пред домом Ярославовым: «Лучше служить князю московскому, нежели Борецкой; он возвратит изобилие Новуграду: она хочет обратить его в могилу!..» Марфа, гордая, величавая, — вдруг упадает на колена, поднимает руки и смиренно молит народ выслу­шать ее. Граждане, пораженные сим великодушным уни­жением, безмолвствуют...

«В последний раз,— вещает она,— в последний раз заклинаю вас быть твердыми еще несколько дней! Отчаяние да будет нашею силою! Оно есть последняя надежда героев. Мы еще сразимся с Иоан­ном, и небо да решит судьбу нашу!..» Все воины в одно мгновение обнажили мечи свои, взывая: «Идем, идем сра­жаться!» Друзья Иоанновы и враги посадницы умолкли. Многие из граждан прослезились, многие сами упали на колена пред Марфою, называли ее материю новогород­скою и снова клялись умереть великодушно. Сия минута была еще минутою торжества сей гордой жены. Врата Московские отворились, воины спешили в поле: она вру­чила хоругвь отечества Делийскому, который обнял свое­го друга и, сказав: «Прости навеки!», удалился.

Войско Иоанново встретило новогородцев... Битва про­должалась три часа, она была чудесным усилием храбро­сти... Но Марфа увидела наконец хоругвь отечества в руках Иоаннова оруженосца, знамя дружины велико­душных — в руках Холмского, увидела поражение своих, воскликнула: «Совершилось!», прижала любезную дочь к сердцу, взглянула на лобное место, на образ Вадимов — и тихими шагами пошла в дом свой, опираясь на плечо Ксе­нии. Никогда не казалась она величественнее и спокойнее…

Музыка

Новгород отдавал ему (Иоанну) все свои богатства, усту­пал наконец все области, желая единственно сохранить собственное внутреннее правление. Князь московский от­ветствовал: «Государь милует, но не приемлет условий»…

Солнце восходило — и лучи его озарили Иоанна, си­дящего на троне, под хоругвию новогородскою, среди во­инского стана, полководцев и бояр московских взор его сиял величием и радостию. Феодосий медленно прибли­жался к трону; за ним шли все чиновники великого гра­да. Посадник стал на колена и вручил князю серебряные ключи от врат Московских — тысячские преломили жез­лы свои, и старосты пяти концов новогородских положили секиры к ногам Иоанновым. Слезы лились из очей Феодо­сия… Иоанн дал знак рукою, и Холмский поднял Феодосия. «Суд мой есть пра­восудие и милость! — вещал он.— Милость всем чинов­никам и народу...»

Друзья Борецких хотели видеть Марфу: она и дочь ее сидели в тереме за рукодельем... «Не бойся мести Иоанновой,—сказали друзья,— он всех прощает». Марфа от­ветствовала им гордою улыбкою — в сие мгновение за­стучало оружие в доме ее. Холмский входит, ставит воинов у дверей и велит боярам новогородским удалиться. Мар­фа, не изменяясь в лице, дружелюбно подала им руку и сказала: «Видите, что князь московский уважает Борецкую: он считает ее врагом опасным! Простите!.. Вам еще можно жить...» Бояре удалились. Холмский с угрозами начал ее допрашивать о мнимых тайных связях с Литвою; посадница молчала и спокойно шила золотом. Видя не­преклонную твердость ее, он смягчил голос и сказал: «Марфа! Государь поверит одному слову твоему...» — «Вот оно,— ответствовала посадница,— пусть Иоанн велит умертвить меня и тогда может не страшиться ни Литвы, ни Казимира, ни самого Новаграда!..» Князь, благородный сердцем, вышел, удивляясь ее великодушию…

Марфа, заключенная в доме своем, услышала звон ко­локольный и громкие восклицания: «Да здравствует госу­дарь всея России и великого Новаграда!..» — «Давно ли,— сказала она милой дочери, которая, положив голову на грудь ее, с нежным умилением смотрела ей в глаза,— давно ли сей народ славил Марфу и вольность?.. Я могла бы наслаждаться счастием семейственным, удовольствиями доброй матери, богатст­вом, благотворением, всеобщею любовию, почтением, лю­дей и — самою нежною горестию о великом отце твоем, но я всё принесла в жертву свободе своего народа.

Музыка

На рассвете загремели воинские бубны… железные запоры упали, и врата Борецких растворились, выходит Марфа в златой одежде и в белом покрывале. Старец Феодосии несет образ пред нею. Бледная, но твердая Ксения ведет ее за руку. Копья и мечи окружают их. Не видно лица Марфы, но так вели­чаво ходила она всегда по стогнам, когда чиновники ожи­дали ее в совете или граждане на вече… Фео­досий благословил ее. Она хотела обнять дочь свою, но Ксения упала; Марфа положила руку на сердце ее — зна­ком изъявила удовольствие и спешила на высокий эша­фот — сорвала покрывало с головы своей: казалась том­ною, но спокойною — с любопытством посмотрела на лоб­ное место… взглянула на мрачное, облаками покрытое небо — с величественным унынием опустила взор свой на граждан..., приближилась к орудию смерти и громко сказала народу: «Подданные Иоанна! Умираю гражданкою новогород­скою!..».

Не стало Марфы... Многие невольно воскликнули от ужаса, другие закрыли глаза рукою. Тело посадницы одели черным покровом...

Ударили в бубны — и Холмский, держа в руке хартию, стал на бывшем Вадимовом мес­те.... Он снял пернатый шлем и читал громогласно следующее: «Слава правосудию государя! Так гибнут виновники мятежа и кровопролития! Народ и бояре! не ужасайтесь: Иоанн не нарушит слова: на вас милующая десница его. Кровь Борецкой примиряет вражду единоплеменных; одна жертва, необходимая для вашего спокойствия, навеки ут­верждает сей союз неразрывный. Отныне предадим забве­нию все минувшие бедствия; отныне вся земля русская будет вашим любезным отечеством, а государь великий — отцом и главою. Народ! Не вольность, часто гибельная, но благоустройство, правосудие и безопасность суть три стол­па гражданского счастия: Иоанн обещает их вам пред лицом бога всемогущего...».

Народ еще безмолвство­вал. Заиграли на трубах — и в единое мгновение высокий эшафот разрушился. На месте его возвеялось белое зна­мя Иоанново, и граждане наконец воскликнули: «Слава государю российскому!».

Старец Феодосии снова удалился в пустыню и там, на берегу великого озера Ильменя, погрёб тела Марфы и Ксении. Гости чужеземные вырыли для них могилу и на гробе изобразили буквы, которых смысл доныне остает­ся тайною. Из семи сот немецких граждан только пятьде­сят человек пережили осаду новогородскую: они немед­ленно удалились во свои земли. Вечевой колокол был снят с древней башни и отвезен в Москву; народ и неко­торые знаменитые граждане далеко провожали его. Они шли за ним с безмолвною горестию и слезами, как неж­ные дети за гробом отца своего.


Решаем вместе
Не убран мусор, яма на дороге, не горит фонарь? Столкнулись с проблемой — сообщите о ней!

Центр профессионального развития

ZPO

Пушкинская карта

 

Pushkinskaya karta
 

Чтобы оценить условия предоставления услуг используйте QR-код или перейдите по ссылке ниже

ozenka kachestva

https://bus.gov.ru/organizations/1225537

Букинистическая лавка

bookLavka

Информация для населения

logoLitRESs

dost

Национальный проект Культура

kulturalogotip2

projectnaKultura

strategija razvitija

Подписаться на новости

Ваш email:

Мы в соцсетях

Детский телефон доверия

logo -desktop

Партнеры

 
NEB prezlib ulmincult arbicon korunb bannerCLRF.nlr.ru telefon new 
 polpred ban 88 libnet rba korbis Изучение немецкого языка в отделениях Goethe-Institut в Германии konfRossii atom  SoyuzPisateleiRossii infanoj